# 10188
Скоро годовщина Победы – поэтому просто хочется поделиться. В поколении наших родителей нет никого, кого бы не зацепила и не обожгла та война. Позвольте, я расскажу о своих.
Дед. 1895 – 1944.
Удивил всю родню, в пятнадцатом году вместо учёбы в Петербургском университете отправившись добровольцем- вольноопределяющимся на фронт. В Гражданскую какое-то время воевал за наших, потом дезертировал – нельзя Русским воевать против Русских. Тщательно скрывал этот факт, в анкетах писал – «красноармеец».
Тем не менее, в сорок первом попал в списки (настучал кто-то?) избранных, получил статус «Враг народа», и списком же был приговорён к расстрелу. Ни суда, ни приговора – решением особой тройки. Перестарались, дед никогда не был против власти.
Хорошо, вовремя предупредили - успел уйти – вначале просто копать всякую фортификацию, потом - прислонившись к медицинской части, поближе к передовой, и уже оттуда -на фронт, в боевое подразделение.
Награды - Орден Красного Знамени; Орден Отечественной войны I степени; Орден Отечественной войны II степени; Орден Красной Звезды; Медаль «За отвагу»; Медаль «За боевые заслуги».
Информация только из архивов – и найдено всё это было с большим трудом, и гораздо позже. Приведу строчку из последнего наградного листа - «при овладении безымянной высотой, первый со своим отделением ворвался в траншеи противника и принял траншейный бой, при этом в рукопашной схватке лично истребил семнадцать фрицев. При отражении контратаки противника, личным примером героизма, несмотря на свой возраст, воодушевил бойцов на героизм и отвагу, истребил ещё шесть солдат и офицера, сам при этом пал смертью храбрых. Достоин награждением правительственной наградой – орденом Отечественной войны посмертно.»
Наград его никто никогда не видел – некому ни получать, ни передать было. Похоронен в братской могиле с мемориалом памяти – Пустошкинский р-н, дер. Сергейцево. Это примерно на границе Россия- Белоруссия- Латвия.
Отец. 1925 – 1995.
Призван в 1943-ем году, школа младших командиров, в звании старшего сержанта был направлен на Второй Украинский фронт, командиром пулемётного расчёта.
Повоевать ему пришлось недолго – весной сорок четвёртого, под Новомиргородом был тяжело ранен. Контузия, правое ухо не слышит – лопнула перепонка, несколько серьёзных осколочных проникающих, оторвано два по полпальца на правой руке.
От инвалидности отказался, после излечения, ограниченно годным, до декабря сорок пятого служил во втором эшелоне.
Награды – медаль «За отвагу», медаль «За победу над Германией». Перечисляю только боевые, там ещё юбилейных два десятка, и орден.
Заканчивал Ленинградский Военно- механический институт, специальность- ракетостроение, а так как это настолько режимный факультет, что даже названия предметов в дипломе не перечислены, он и столкнулся с тщательной проверкой на лояльность – вот там, в особом отделе, отца и познакомили с выпиской из протокола «особой тройки».
Со слов отца, цитирую – «…но так, как отец ваш, вину свою кровью, так сказать, искупил, да и вы воевали, и кровь проливали, то учитесь. Но помните, что сыновьям врагов народа в нашей стране высшее образование не положено…»
Мать. 1926 – 2014
В блокаду им, комсомольцам, выдали оружие и сформировали отряды по охране околостратегических объектов – склады, железнодорожные разъезды, даже перекрёстки дорог. Никто в семье никогда не рассказывал, что это была за перестрелка, но мать с семнадцати лет жила с простреленной головой, и без левого глаза.
От инвалидности отказалась. После госпиталя была эвакуирована в Ярославскую область, работала бригадиром трактористов.
Никогда не полученные награды, на которые она имела полное право – медаль «За оборону Ленинграда», медаль «За победу над Германией».
Дядька. 1913 – 1997.
Он мне не родной, муж материной сестры, но люди с такой биографией безусловно заслуживают памяти.
Простой деревенский парень, образование- три класса, в тридцать первом году его призвали на службу во флот. Служили тогда матросы семь лет. За это время дядька два раза сделал кругосветку, посмотрел на мир. Демобилизовался в тридцать девятом, устроился на работу, женился, сын у него родился.
В сорок первом, в августе, после перехода Балтийского флота из Ревеля (Таллина) в Кронштадт (дядька попал в Таллине в береговое охранение) после контузии, вместе со всем подразделением попал в плен.
Из плена бежали, пробивались к своим, были снова схвачены. Снова пытались бежать, после того, как их поймали, всех вывели на расстрел.
И расстреляли.
Дядька чудом остался жив, контужен пулей в висок. В числе гарнизона (это был небольшой посёлок в Псковской области) присутствовал остзейский немец – ефрейтор, уже не помню, то ли Шульц, то ли Штольц. По Русски говорил. Пошутить любил – «А ты, говорил, везучий, оказывается?».
Всего он пережил четыре расстрела. Вероятно, это были шутки ефрейтора – выведут в компании приговорённых, поставят к стенке, дадут залп, дядька стоит, ни жив ни мёртв, Шульц подойдёт, вытащит пистолет, щёлкнет незаряженным в висок, и смеётся счастливый – «Я же говорил, что ты везучий!»
Сколько может такое вытерпеть человек? Дядька разорвал кальсоны на полоски, свил шнурок, сделал петлю, зацепил шнурок за оконную решётку – а тут в подвал узелок тайком бросили – немного хлеба, клок газеты, спички, махорка.
Ну, заплакал, говорит, и раздумал вешаться. Всю жизнь потом жалел, что так и не нашёл способа вернуться в тот посёлок, найти эту женщину, спасибо сказать – там только одна и была такая, что могла это сделать.
Позже его, в числе других военнопленных отправили в Саласпилс – это под Ригой.
Если в бараках бытовиков – а свозили их туда со всей Восточной Европы, были вполне приличные условия, то отдельная зона – для бывших красноармейцев – это было хуже ада. Почти не кормили, ни о какой медицинской помощи раненым и больным не было и речи, «… раз там в неделю может, посрать (он так рассказывал) захочется, тесёмки на штанах развяжешь, концы в зубы, руками за ствол дерева ухватишься, и приседаешь. Если за дерево не держаться, обратно встать не сможешь – так ослабел…»
В конце концов дядька «дошёл» полностью. Уже не вставал. Под мышками лимфатические узлы распухли – сучье вымя называется – руками двигать невозможно.
В Саласпилсе было две программы «полезного» использования доходяг – донорами крови, и на откорм овчаркам. Считалось, что воспитать пса действительно злобным можно, если кормить его живой человечиной.
И кормили. Именно живой - собаки, чтобы пообедать, должны были вначале разорвать человека.
Почему дядьку собаки жрать не стали? Он думает, что из за запаха – из за воспаления лимфатической системы. Не выглядел он для псов живым.
Кинологи не охрана – им с полутрупом возиться неохота. Просто вытащили из загородки, и оставили умирать на травке.
В тот день в бытовом бараке умер уголовник, известный взломщик, Чех, Ян Ковальчик. (В фамилии точно не уверен). А в Саласпилсе номера на руке не кололи, ограничивались нашивками на одежду.
Бытовики просто переодели робы, Ковальчика с красным треугольником на куртке бросили на землю, а дядьку – уже с зелёным, бытовым, утащили к себе в барак.
Врач- Француз из Красного Креста делал операцию, неделю дядька лежал под капельницей, глюкозу кололи от истощения, потом просто обычная еда. Так и выжил, но стал Чехом, Яном Ковальчиком.
В сорок четвёртом лагерь был перемещён в Западную Германию, и в сорок пятом они попали в Американскую зону. Получай справку, вся Европа перед тобой открыта.
Дядька несколько месяцев доказывал особистам, что он вовсе не Чех, а бывший Советский военнопленный Стручков Иван Николаевич. И доказал. На десятку общего режима. Которую и отбыл от звонка до звонка.
Всё, что у него осталось от плена – это прилипшее намертво имя – Ян.
Возвращаться ему было некуда, семья о нём за пятнадцать лет забыла, сын ему был просто чужой – да и не помнил совсем, жена давно замужем за другим, брат в Москве сунул сто рублей, сказавши –«Лучше бы ты на самом деле умер».
Как он с моей тёткой познакомился, я не знаю, но вот поженились (она вдова была), и прожили вместе много лет.
Откуда я всё это знаю в таких подробностях? А мы дружили. Ему под старость сильно не повезло, отравился какой- то дрянью – он кочегаром в котельной на химкомбинате работал, была авария, выхлоп газа.
Лежал в ожоговом центре, кожи выше пояса почти не осталось. Откачали. Но лечение было таким, что почти перестали работать суставы – чем дальше от центра, тем сильней. Ходил еле- еле. Пальцами двигать не мог вообще – как резиновые были - хлеб брал двумя руками.
Накормить и обслужить тётка его ещё могла, а вот затащить в ванну, и вытащить оттуда – ей уже было тяжело, поэтому мыть дядьку приходил я. Несколько лет, по выходным. Вот там он мне всё это и рассказывал. «…жаль, малограмотный я, если всё записать, что пережить пришлось, такой роман бы получился…»
Я его всю жизнь называл - дядя Ян.
Эти короткие очерки – мой долг памяти перед близкими, перед поколением, победившим в той войне. Мы остаёмся людьми, пока помним, и пока жива связь поколений- мы непобедимы. Надеюсь, мои внуки будут рассказывать это своим детям. А сохранившиеся награды и документы передам по наследству.